554 слова.

- Она хочет убить меня, - печально произнесла она.
У стен были уши, у стен были глаза. Но здесь, в этой комнате, в углу которой Анна-Роза своими собственными ручками поставила икону Богоматери, нас не слышал никто. Зачем утруждать себя подслушиванием молитвенного шёпота принцессы - тем более, принцессы обречённой?
- Ваше Высочество, я уверен, вы ошибаетесь. Ваша сестрица...
- Она уже приготовила яд. Или, может быть, приказала наточить кинжалы. Я не знаю, что ей больше по душе. Скорее, яд - сестрица Беатрис боится крови. Помню, когда она была совсем крошкой, и порезалась ножичком за ужином... Ах, как она ревела, ты бы видел! Пятеро фрейлин не могли успокоить. Она была такая потешная, тогда, в то время...
Анна-Роза улыбалась. И щурила глаза - зелёные, русалочьи. А ресницы, тёмно-рыжие, изогнутые, издалека казались мокрыми и слипшимися - но разве можно было рассмотреть в лампадочном полумраке, плакала она или нет? Она была такая, моя принцесса. Акварельная. Переливающаяся. Плачущая и смеющаяся одновременно. Нелепая и неуклюжая, с чересчур острыми ключицами над кружевным верхом корсета.
Беатрис не была похожа на неё.
Беатрис была сильнее и правильнее. Чётче в движениях, ярче в глазах.
И, конечно же, именно Беатрис должна была править нашей страной, когда рассыпающаяся на части матушка-Анастасия наконец уложит свои старые кости в гроб. Вот только Анна-Роза родилась раньше Беатрис, вот незадача. Уверен, Анна-Роза и сама была расстроена из-за такой своей оплошности. Ведь это Беатрис должна была стать королевой. Это видели все. Кроме дряхлеющей Анастасии.

- Откажитесь от короны, принцесса. Откажитесь, пока не поздно.
- Я боюсь, уже поздно. Матушка никогда не отдаст трон сестрице добровольно, ты же знаешь. Ах, уж эти семейные ссоры! - смеётся-плачет Анна-Роза, и рыжий волнистый локон подрагивает на её полуоткрытой груди. - Я не боюсь, я ничего не боюсь. Только бы Беатрис выбрала хороший яд! Только бы заснуть, и не чувствовать боли! Я не хочу биться в судорогах, знаешь ли, - добавляет она заговорщическим шёпотом. - Это так неэстетично. Нет, нет, я вовсе не хочу, чтобы ты видел меня корчащейся на полу и исходящей кровавой пеной! О, я придумала. На сестрицу никогда нельзя положиться, она ничего не может сделать хорошо. Дай мне слово, что ты отвернёшься и не будешь смотреть! Сейчас же дай!
Я смотрю на неё и думаю, что увезу её из дворца.
Я смотрю на неё и думаю, что буду стоять у её изголовья пять, десять, сто ночей, лишь бы принцесса была в порядке.
Я спрячу её в маленький серебряный ларчик и унесу далеко-далеко, чтобы никто не нашёл. Не добрался. Не притронулся.
Я и сам - не притронусь. Не осмелюсь.
Но поцеловать её руку - это, думаю, я заслужил. Я намекну ей на это. Потом, когда всё будет кончено.
Я протягиваю ей запечатанный конверт и говорю:
- Это нужно сжечь сразу же после сожжения. Тут - план побега из дворца. Мой человек уже внедрился в круг заговорщиков. Сегодня, не позже полуночи, он должен сообщить мне примерную дату покушения. Вы ошибались, это не яд. Прошу вас, прислушивайтесь к моим указаниям. Если вы будете действовать благоразумно, мы вас спасём.
Русалочьи глаза смеются мне в лицо.
- Фи, Беатрис. Кинжалы - это так старомодно.
К слову, я умру за эту сумасбродную принцессу. За её глаза и за холодные руки.
К слову, она об этом знает.
И потому - не боится. Совсем не боится. Потому что я здесь, и я никогда её не предам.
Я говорю:
- Будьте готовы, принцесса.